Невилл попытался, было, что-то сказать о том, что «тёмные» специально нагнетают тревожную обстановку в оставшейся без защиты «Границы» стране.
На это ответил Драко Малфой, предоставив совету сравнительную выкладку о состоянии Источников на момент начала «трёхдневной войны» и по её окончании, а также экономический прогноз на ближайшие пять лет, обещавший стране полный финансовый и политический крах при соблюдении прежнего курса. Это несколько охладило пыл МакЛаггана, бывшего неплохим финансистом. Он тотчас же затребовал себе копии отчёта и отключился от обсуждения, с головой погрузившись в расчеты. Пара разочарованно-неприязненных взглядов, брошенная им на Главу Визенгамота через полчаса, заставила политика зябко поёжиться: «Чёрт! Теперь этот упрямец будет на десять рядов проверять любую информацию, полученную из Министерства. А всё этот сучёныш-Малфой! «Экономист от Мерлина», чтоб тебе пусто было! И когда он успел всё это раскопать, мы же столько лет все следы запутывали, даже зануда МакЛагган не заподозрил, что ему годами лапшу на уши вешали! Ну, ничего, этот шотландец слишком упрям, чтобы так быстро признать, что его облапошили, да и слухи о том, что Нотт с Малфоем участвовали в налёте на его семью, я в своё время недаром распустил. При голосовании он поддержит нужное мне решение, ну а после… найдём как запудрить ему мозги… Ах ты, Мордред побери! Отвлёкся… Что это там Паркинсон Лонгботтому переправил? Эх, жаль, что мне сейчас вмешиваться нельзя! Да ещё этот… щенок Поттера… сидит и в упор смотрит… «Сюрприз», однако! Ну, ничего, мальчишка ещё сопляк, в политике не разбирается, да и гриффиндорец к тому же, декан ему быстро промывание мозгов устроит. Так что, господа, мы ещё посмотрим, на чьей стороне будет перевес голосов».
Дебаты шли по нарастающей. В чём-то «тёмным» пришлось уступить, что-то согласились признать «светлые». Юный лорд Гриффиндор, которого председатель Визенгамота пока не знал, к какой категории причислить, вмешивался в разговор редко, но его не по возрасту разумные комментарии порой действовали на знавших парня с детства аврора и профессора сильнее, чем десятки аргументов, предъявленных Ноттом и Малфоем. Валентайну это не нравилось, но общий вектор обсуждений постепенно смещался в сторону необходимости проведения так не нравившихся ему реформ. Даже Лонгботтом, впечатлённый заключением Отдела Тайн, переданным ему Паркинсоном, больше даже не заикался о восстановлении «Границы». И только в одном «светлые» стояли насмерть: «Тёмные — это тёмные, и сколько бы времени ни прошло с момента падения Тёмного Лорда, они не способны на бескорыстную помощь, а значит, во всех их действиях есть подвох». Аргументы из разряда «мы тоже британские маги, и стабильная обстановка в Магической Британии в наших интересах, а такое возможно только при уравновешивании «тёмной» и «светлой» Магии» — не проходили от слова «совсем».
Общим рефреном шла мысль: «Да, реформы нужны, но без ломки сложившихся устоев. Тьма — это зло, а её адепты вообще не способны на что-то хорошее». Именно это стало камнем преткновения во время выработки конкретных решений. Лонгботтом, Боунс и МакЛагган в штыки принимали каждое даже самое безобидное предложение, подозревая во всём подвох. Валентайн втихаря улыбался, из-за невесть каким попущением Морганы получившего титул лорда щенка Поттера его марионетки, конечно, потеряли перевес голосов, и вышвырнуть мордредовых освободителей из страны теперь представлялось проблематичным, но и их противники не могли провести свои реформы в полном объёме — ведь каждый из членов Совета имел право наложить вето на любое решение, принятое большинством. Заседание плавно заходило в тупик. «Тёмным» не помогало даже вмешательство Джеймса, открыто выступившего на их стороне. Наоборот, речь парня, едва-едва достигшего совершеннолетия, только подлила масла в огонь, спор перешёл на личности. Председатель Визенгамота уже потирал руки, предвкушая отмену как минимум половины принятых в военных условиях решений, когда в зале внезапно раздался хлопок, рядом с креслом Джеймса Поттера появился домовик в чистой наволочке с гербом Хогвардса, с поклоном передал волшебнику два фиала с мутным содержимым и… директорский Омут Памяти, после чего тотчас же испарися.
***
Джей едва держал себя в руках, сохраняя маску спокойствия и невозмутимости на лице. Спасибо Честеру: понятие о том, что показать противнику свои чувства — чаще всего значит проиграть, старый маг вбил в них насмерть. Но в иные минуты Джеймсу хотелось плюнуть на всё и заорать во весь голос: «Что же вы делаете?! Ну как можно быть такими слепыми и закостенелыми? Свет — это добро? Тьма — зло? А как же тогда Люциус, пошедший на смерть, чтобы спасти моего отца? А Драко Малфой, подставившийся под «Аваду» ради мадам Розмерты? Принц… Уоррен… Шеридан… Какое такое «высшее благо» оправдывает заключение в Азкабан семнадцатилетнего Рабастана Лестранжа, который тогда ещё ничего не совершил? То, что он стал убийцей после выхода из тюрьмы? А стал бы он этим самым чудовищем, если бы в той кутерьме нашёлся нормальный следователь, который провёл бы правильные допросы?! Как жаль, что для вас, дядя Нев и мистер Боунс, я всего лишь сопляк, к словам которого не стоит прислушиваться! Эх, если бы только я был на пару лет постарше или отец был бы здесь…» Когда рядом появился хогвардский эльф, юноша даже не сразу понял, что тот ему протягивает, но, разглядев фиалы с туманным содержимым, на одном из которых каллиграфическим почерком Принца было выведено «С.П.», а на другом… «Р.Л.», волшебник воспрянул духом и, поднявшись с кресла повысил голос, перекрывая стоявший в зале шум: