Награда для Героя - Страница 366

366

— Всё.

Гермиона застыла каменным изваянием, по щекам у неё бежали слёзы. Алана плакала, не скрываясь.

Блэк прошептал слова прощания и вышел из комнаты, которую посетила Госпожа Смерть.

Горгулья отпрыгнула с его дороги, даже не пытаясь заикнуться о пароле. Старый кабинет Дамблдора встретил Гарри тишиной и запустением. Нет, пыли здесь не было и в помине — эльфы знали своё дело, но сама аура помещения отдавала чем-то заброшенным, нежилым. На единственном оставшемся в кабинете портрете был изображён маг с гривой седых волос и длинной бородой, украшенной колокольчиками, одетый в голубую расшитую звёздами мантию.

— Профессор Дамблдор.

— Здравствуй, мой… Здравствуй, Гарри.

— Значит, профессор МакГонагалл была права? Ваш портрет всегда умел говорить, — Блэк смотрел на изображение человека, которого когда-то боготворил… и не мог понять, что же он к нему чувствует.

— Ты ненавидишь меня, Гарри?

— Нет… не ненавижу. Когда-то я вас любил… как деда, которого у меня никогда не было. И даже когда узнал, что вы меня использовали, сумел понять… мне ведь тоже приходилось посылать людей на смерть. Но потом… Почему, профессор? Неужели вы не понимали, к каким последствиям это всё приведёт?

— Почему? — изображение Дамблдора уселось на камень и, уперев локти в колени, опустило голову, пряча лицо за свесившимися седыми прядями. — Я родился в конце XIX века, когда не только в маггловском, но и в магическом мире над всем витал призрак революции. Экономический взлёт. Борьба за права угнетаемых слоёв населения. Снобизм нашей аристократии, многие из представителей которой из-за близкородственных браков и на людей-то походили с трудом. И вот представь перед собой умного магглорожденного волшебника, готового учиться и работать не покладая рук, которому из-за его происхождения закрыты любые двери… и того же лорда Калигулу Лестранжа, который славился тем, что ради продления жизни раз в месяц принимал ванну из крови домовых эльфов и ни разу за свою жизнь не пропустил ни одной свадьбы своих вассалов, требуя права «Первой ночи». Я хотел изменить этот мир. Сначала — с помощью идей Геллерта, а потом, когда понял, что они ведут к геноциду, попытался создать общество с равными возможностями для всех. «Мы наш, мы новый мир построим…» — это слова из одной маггловской революционной песни, популярной в те годы. Древние семьи не спешили делиться своими знаниями, а на основании тех данных, что мне были доступны, выходило, что их власть можно было ограничить, если заменить ритуалы, которые могли проводить только их представители, изобретёнными нами чарами. И у нас получилось… или нам тогда показалось, что у нас всё получилось. Потом была война с Гриндевальдом, в которой с обеих сторон полегло немало глав семей. Тогда мы не задумывались, что смерть этих людей это не только боль потерь и оставшиеся сиротами дети, но и утрата знаний. Ведь если тебе недоступно что-то одно, всегда можно придумать другое, что решит проблему.

— А Риддл?

— Том, — изображение Дамблдора подняло голову и виновато улыбнулось. — Боюсь, что это целиком и полностью моя вина. Когда я впервые увидел мальчика там, в приюте, я поразился его внутреннему сходству с Геллертом. С момента начала нашего с ним противостояния тогда прошло всего несколько лет… мне всё ещё было больно от потери друга. Если бы Геллерта вовремя остановили… Если бы он не сумел добраться до вершин власти… Я сидел и смотрел на юную не менее обаятельную, чем оригинал, копию Гриндевальда и думал, что как бы этот мальчик ни тянулся ко мне, я никогда не впущу его в своё сердце. Ведь это слишком больно — терять близких людей. И ещё клялся себе, что не дам ему возвыситься, а без протекции преподавателей сироте вроде него сложно было бы подняться. Скорее всего, он это почувствовал и озлобился. Своими действиями я добился того, чего всеми силами хотел избежать. Наш мир снова разделился на две половины. Часть чистокровных волшебников, по примеру своего кумира Воландеморта, стала усиленно пропагандировать старинные смертельно опасные проклятия. Тогда-то впервые и были запрещены и изъяты из свободного доступа некоторые чары и заклинания. Ну, а дальше покатилось, как снежный ком. Если кто-то пострадал от какого-то волшебства, оно тотчас же признавалось запрещённым. Убрав из правительства представителей враждебных нашей партии древних семей, мы получили на свою голову кучу честолюбивых чиновников-паникёров. Мне приходилось сражаться на два фронта. А тут ещё это пророчество! Прости… сначала я не очень-то поверил в его истинность и степень сумасшествия Тома. Недооценил опасность и прозевал «финт ушами» Сириуса, втихаря устроившего замену Хранителя. Если б я только знал, что они сделают им слабого духом Питера… Так что смерть Джеймса и Лили — тоже моя вина. Я попытался защитить тебя от опасностей и соблазнов Магического Мира, но недооценил зависть и злопамятность Петуньи… Ты молчал об отношении к тебе родственников, а я, старый дурак, не стал вникать. И только когда Аластор что-то заподозрил, мы провели разъяснительную беседу с твоими дядей и тётей.

— Да уж, вы их тогда хорошо напугали. Вы поверили в пророчество?

— В конце концов, да. Каждый учебный год на тебя, словно из рога изобилия, валились всяческие неприятности. Ты притягивал приключения, словно магнит. Кроме того, все наши попытки уничтожить это возродившееся чудовище своими силами по той или иной причине потерпели крах. И, в конце концов, я поверил. Это случилось в конце твоего пятого курса… после смерти Сириуса. Нужно было всё тебе рассказать ещё тогда и в корне менять твою подготовку… но в глубине души я боялся это делать. Ты уже тогда был очень сильным магом, и если бы Том сумел тебя подчинить… И я промолчал. Попытался уничтожить крестражи в одиночку и потерял жизнь, оставив своего шестнадцатилетнего ученика без помощи и поддержки одного сражаться с потерявшим человеческий облик монстром.

366