Светловолосый мужчина, которому неискушенный наблюдатель ни за что не дал бы более тридцати пяти лет, остановил машину неподалёку от небольшого магазинчика, расположившегося на первом этаже старинного дома из тёмного кирпича. Такие двух-трёхэтажные особняки были визитной карточкой маленьких городков, разбросанных по всей Германии. Эту извилистую улочку с небольшой стоянкой для машин и минимаркет Розенталей Гюнтер помнил с детства — с тех самых пор, когда старый дядюшка Вольф Розенталь, отец нынешнего владельца магазинчика, гонял вечно ошивавшуюся у прилавка со сладостями детвору.
Он заглушил двигатель, запер машину и, приветственно кивнув нескольким старым знакомым, поздоровавшимся с ним, привычно нырнул в узкий проход между домами к тропинке, ведущей к родительскому дому.
Неодобрительные взгляды шушукавшихся за спиной кумушек не заставили его обернуться. Он давно привык к ним — с того самого момента, как по окончании с отличием юридического факультета университета наотрез отказался работать в отцовской фирме и, подписав контракт с военными, отправился в составе миротворческих сил в Афганистан в качестве помощника военного следователя. Это стоило ему пяти лет игры в «молчанку» с не принявшим его выбор отцом, шрама на всю жизнь, оставшегося под левой ключицей, и славы бунтаря и авантюриста, закрепившейся за ним в родном городке. Единственным человеком, принявшим тогда его выбор, была мать.
Прошли годы. Пятнадцать лет службы в «горячих точках» сменили пять лет условно кабинетной работы в Интерполе. Отца вот уже два года как не было в живых. А Гюнтер Ласт по-прежнему оставался для жителей городка бунтарём и неблагодарным мальчишкой, пошедшим против воли отца. Мать он навещал так часто, как только позволяла работа, привычно отмахиваясь от её постоянных напоминаний, что ему, в его сорок шесть с хвостиком лет, уже давно бы пора завести семью и остепениться. Желания создать очередную «ячейку общества» у него не было и в помине, чего не скажешь о всё нараставшем стремлении пообщаться с родственниками матери.
После того разговора с Дадли Гюнт успел многое переосмыслить. Многие вещи, казавшиеся ему сами собой разумеющимися с детства и поэтому не требовавшими дополнительного анализа, были рассмотрены им с профессиональной точки зрения, и полученный после этих размышлений вывод породил дополнительный вопросы. Начать с того, что Гюнтер никогда в своей жизни не болел. Вообще. Ни единого дня. Он всегда был лучшим среди своего подразделения по физподготовке — быстрота движений и скорость реакции ставили его выше любого обладавшего горой мышц качка. А великолепно развитое чувство опасности — вплоть до предвидения грядущих событий? А умение на раз распознавать ложь? Было и ещё кое-что… пока не слишком заметное, но уже наводившее на размышления. Как говорили медики, регулярно тестировавшие всех работников их конторы, у Гюнтера Ласта, сорокашестилетнего следователя, получившего за свою жизнь два тяжелейших ранения, был организм двадцатилетнего парня. Да и внешне никто не мог дать ему больше тридцати лет. Не было ни седых волос, ни морщин, ни проблем с суставами и давлением, чем очень часто страдали его коллеги-ровесники. Да что там говорить? Его мать внешне больше напоминала старшую сестру. Мелинде Ласт никто не давал больше сорока пяти лет, несмотря на её шестьдесят девять. А ведь существовала ещё и бабушка, та самая, что навещала его так регулярно в детстве, но вот уже десять лет как ограничивалась пространными письмами, написанными на веленевой бумаге перьевой ручкой, и подарками на Рождество и ко дню рождения. Странными подарками… Походный столовый набор, чьи предметы начинали светиться заметным одному владельцу оранжевым свечением при наличии посторонних примесей в пище; боевой нож из неизвестного сплава, который невозможно было потерять… Странности, которые, конечно, можно было объяснить современными технологиями, но откуда о них могла знать старая женщина? Кстати — скольких лет от роду? Мать всегда уходила от ответа, когда он спрашивал о возрасте бабушки.
Две недели назад — после разговора с Дадли — навещая в очередной раз родительский дом, Гюнт попробовал узнать адрес старушки, но мать снова отделалась ничего не значащими фразами. Пришлось устанавливать в гостиной «жучка». И именно поэтому Гюнтер, засёкший на записях знакомый голос, сейчас оставил машину возле магазинчика Розенталей, а не на подъездной аллее к дому матери: он хотел попасть в коттедж незамеченным, и это ему вполне удалось. Прокравшись через никогда не запиравшуюся дверь, ведущую из кухни в сад, Гюнт бесшумно приблизился к гостиной, чтобы услышать ведущийся на повышенных тонах разговор.
— Мама, я категорически против этого разговора!
— Почему? Ладно, раньше ты не хотела, чтобы информация о нашем мире влияла на психику ребёнка, но сейчас твой сын вырос и может вполне адекватно воспринять информацию.
— Я бы предпочла, чтобы он вообще ничего не знал о вашем мире!
— Нашем?! Ты прожила в нём 17 лет!
— И не испытываю от этого ни крупицы счастья. Кем бы мы ни были, чего бы ни добились, там мы всегда будем только сквибами! Мы живём в мире магглов, и Гюнтеру ни к чему знать о том, что его никогда не коснётся. И он бы никогда и не узнал, если бы не твои подарки!
— Не думаю, что дело в подарках, скорее, одно из дел вывело его на наш мир. Кстати, — сидевшая спиной к затаившемуся интерполовцу ведьма с улыбкой повернулась к двери, — твой сын вот уже несколько минут подслушивает наш разговор.