это не смертельно. Надо заставить себя открыть глаза и позвать кого-нибудь… Надо…» Но ослабевшее тело не было способно даже на это. Все его попытки заговорить закончились лишь едва слышным стоном, сорвавшимся с губ. И тотчас же его безвольное тело осторожно приподняли на кровати, и чьи-то заботливые руки влили в рот Обезболивающее зелье. Боль постепенно отступила, сменившись онемением, но сил магу это не прибавило. Над ухом раздался тихий голос Тэда, зовущий его:
— Гарри? Гарри?
Но Блэку не хватило сил ему ответить. Со стороны лестницы раздались лёгкие шаги привыкшего к скрытному передвижению человека. Руки метаморфа, обнимавшего его за плечи, исчезли. Судя по перемещению тела, Тэд закрыл его собой от возможной опасности. Дверь в лазарет, чуть слышно скрипнув, открылась, и Гарри услышал голос Лестранжа:
— Люпин? Что скажешь, анимаг?
— А где Гермиона с Принцем? — в голосе Тэда слышалась лёгкая настороженность.
— Спят. У каждого человека есть свой предел выносливости, а они, после того как очухались через полдня после сражения, так глаз и не сомкнули: раненых лечили да от твоих бывших коллег отбрехивались. А потом шефа твоего несколько суток с того света вытаскивали. Так и самим от магического истощения загнуться недолго.
— Понятно.
— Ну, как он?
— Всё так же. Минуту назад мне показалось, что он приходит в себя, но крёстный только стонал от боли. Видимо, действие Обезболивающего кончилось.
— М-да-а… А что говорил Северус?
— Что у него сильнейшее магическое истощение, да и рана, полученная в последние минуты боя, заживает с трудом, и Гарри необходимо время, чтобы восстановить силы.
— Да-а, то, что он сделал… не уверен, что даже Тёмный Лорд был способен на подобное.
— В этом его и обвиняли… — в голосе Тэда слышались отголоски застарелой боли и горечи.
— Ну, так он и есть Лорд, причём с большой буквы. А Светлый или Тёмный — это ему решать…
— Что за чушь вы несёте?! — полуоборотень, пытаясь приглушить голос, едва не сорвался на рычание.
— А ты Партнёра своего спроси мальчик: кто для него Блэк? И Фейрфакса с Веймаром.
— Они его друзья!
— А я разве спорю? Лорд — это не только обращение раба к своему господину. Первоначально это слово было равнозначным слову «вождь» — первый среди равных. И ты сам это чувствуешь.
— Н-нет… — голос полуоборотня был полон сомнений.
— Нет? Тогда почему ты, законопослушный и приносивший присягу аврор, не сдал меня своим бывшим коллегам? Ведь ты же знал, что моё настоящее имя не Себастьян Легран.
— Знал. Но… если бы крёстный вам не доверял, он бы не позволил вам находиться рядом с Гермионой. Она ему как сестра. И Эрлих… он сказал, что вы провели на рудниках всё время после Последней Битвы. То, что мне рассказывали про «Ад»… Это место практически ничем не отличалось от Азкабана, а вы… прожили здесь… почти всю мою жизнь… По-моему, это достаточный срок заключения.
— Двадцать четыре года… И четырнадцать лет в Азкабане. Из моих пятидесяти восьми… — голос Лестранжа был полон горечи.
— Почему?
— Что — почему? Почему я сидел? Потому что я сволочь, преступник и убийца.
— Согласен, но вы не походите на сумасшедшего садиста.
— Ну, ты и хам! А ты меня в бою видел?
— Так и я в бою не ангел. Бабушка и Нарцисса говорили, что у их сестры с детства были проблемы с агрессией и самоконтролем, и даже Малфой считал, что у вашего брата шизофрения с фиксацией на определённой идее. У Барти Крауча-младшего была идея фикс отомстить собственному отцу. А что двигало вами?
— Вера в идеи Тёмного Лорда, к примеру.
— Вы слишком циничны, чтобы верить слепо.
— Вот же пристал, как банный лист! Зачем это тебе сдалось? Сорок лет никого не интересовало, и вот на тебе! И в кого ты такой любопытный?
— В крёстного. Он учил меня никогда не воспринимать на веру любые догмы. Всегда есть почему и зачем.
— Ты ещё скажи, как Малфой: кому это выгодно?
— И это тоже.
— И почему же это, скажи на милость, «волчонок», я должен перед тобой наизнанку выворачиваться?
— Потому что я спросил. Да и кому это сейчас может повредить?
— Ты прав, никому… Ну, что ж, раз уж так интересно, слушай, — Гарри услышал, как скрипнула соседняя кровать, проминаясь под весом мощного тела. — Вся моя жизнь — словно иллюстрация к поговорке: «Упрямство — доблесть дураков». Наши с Руди родители были Упивающимися, и поэтому само собой подразумевалось, что мы с ним в своё время примем Метку. Не обольщайся, я ожидал этого с нетерпением. Лорд был умным, сильным, харизматичным, и ему был предан мой старший брат, которого я боготворил. Ключевое слово во всём этом — был… До определённого времени. Когда мне было 12 лет, наши родители умерли, как и Абрахас Малфой, подхватив драконью оспу на каких-то соревнованиях драконов. Руди был для меня всем. Красивый, сильный, один из лучших учеников нашего факультета, игрок в квиддич и великолепный дуэлянт. Для доходяги-подростка, «книжного червя» он был идеалом. Его жену Беллу я недолюбливал, она вечно высмеивала мои слабости, причём старалась сделать это прилюдно. 28 октября 1981 года мне исполнилось 17 лет, и Руди выбил разрешение Дамблдора на три дня покинуть Хогвардс. Среди старшекурсников Слизерина ползли упорные слухи, что Лорд задумал какую-то крупномасштабную акцию. Только никто не знал, какую. В Лестранж-Меноре на совершеннолетие, так сказать, в подарок, я получил Метку. Ритуал прошёл с осложнениями: моя Магия воспротивилась этому заклинанию, и я почти неделю провалялся в лихорадке…